Неточные совпадения
Она не выглянула больше. Звук рессор перестал быть слышен, чуть слышны стали бубенчики. Лай
собак показал, что карета проехала и деревню, — и
остались вокруг пустые поля, деревня впереди и он сам, одинокий и чужой всему, одиноко идущий по заброшенной большой дороге.
Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья
оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую
собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.
Стало холодно, — вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая картина исчезла, а Клим Самгин
остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный человек, очень неприятный и даже как бы совершенно чужой тому, кто думал о нем, в незнакомом деревянном городе, под унылый, испуганный вой
собак.
Кусочек сыру еще от той недели
остался —
собаке стыдно бросить — так нет, человек и не думай съесть!
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны,
собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно живые, и не на одной гряде или клумбе
остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
«Волком» звала она тебя в глаза «шутя», — стучал молот дальше, — теперь, не шутя, заочно, к хищничеству волка — в памяти у ней
останется ловкость лисы, злость на все лающей
собаки, и не
останется никакого следа — о человеке! Она вынесла из обрыва — одну казнь, одно неизлечимое терзание на всю жизнь: как могла она ослепнуть, не угадать тебя давно, увлечься, забыться!.. Торжествуй, она никогда не забудет тебя!»
И можно ли мечтать, чтобы
собака, проглотившая булавку,
осталась жива?
В отряде
остались те же
собаки — Леший и Альпа.
Со словами Дерсу нельзя было не согласиться. У себя на родине китайцы уничтожили все живое. У них в стране
остались только вороны,
собаки и крысы. Даже в море, вблизи берегов, они уничтожили всех трепангов, крабов, моллюсков и всю морскую капусту. Богатый зверем и лесами Приамурский край ожидает та же участь, если своевременно не будут приняты меры к борьбе с хищничеством китайцев.
— Впрямь, корми
собаку — все
собака останется; зубы скалит и не подумает, на кого… Блохи бы заели без меня!
Когда он разгонял наконец мальчишек и
оставался один, его преследования обращались на единственного друга его, Макбета, — большую ньюфаундлендскую
собаку, которую он кормил, любил, чесал и холил. Посидев без компании минуты две-три, он сходил на двор и приглашал Макбета с собой на залавок; тут он заводил с ним разговор.
Она заперла наглухо дом тетки и
осталась жить во флигеле, двор порос травой, стены и рамы все больше и больше чернели; сени, на которых вечно спали какие-то желтоватые неуклюжие
собаки, покривились.
Собаки опять затихли, и нам было слышно, как они, спутанным клубком, перескакивая друг через друга, опять убегают от кого-то, жалко визжа от ужаса. Мы поспешно вбежали в сени и плотно закрыли дверь… Последнее ощущение, которое я уносил с собой снаружи, был кусок наружной стены, по которой скользнул луч фонаря… Стена
осталась там под порывами вихря.
Из всех чувств
оставалось только физическое чувство страха, то чувство, которое заставляет
собаку лизать только что наказавшую ее руку.
Эти случаи, противоречащие общим их нравам,
остались для меня неразрешенною загадкою. Вот еще другая странность: в начале августа нахаживал я изредка, всегда в выкошенных, вытолоченных или мелкотравных болотах, малого и большого рода курахтанов, которые прятались в траве в одиночку и, выдержав стойку, поднимались из-под
собаки, как дупели: они пропадали очень скоро.
У хорошей
собаки есть бескорыстная природная страсть к приискиванью дичи, и она предается ей с самозабвением; хозяина также полюбит она горячо и без принуждения не будет расставаться с ним ни днем, ни ночью:
остается только охотнику с уменьем пользоваться и тем и другим.
Журавли медленно подвигались прямо на меня, а мои дрожки продолжали ездить взад и вперед до тех пор, пока вся журавлиная стая не подошла ко мне очень близко. Наконец, я выстрелил: три журавля
остались на месте, а четвертый, тяжело раненный, пошел на отлет книзу и упал, версты за полторы, в глухой и болотистой уреме, при соединении реки Боклы с Насягаем. Я искал его вплоть до вечера и, наконец, нашел с помощью
собаки, но уже мертвого.
— Охотники, кончив весеннюю стрельбу на высыпках, пользуются токами и бьют дупелей из-под
собаки: по вечерам — до глубоких сумерек, по утренним зарям — до солнечного восхода; но по утрам дупели скоро от выстрелов разлетаются в глухие места болот, иногда не в близком расстоянии, где и
остаются до вечера.
Все как будто было предусмотрено, неизвестными для нас
оставались только два вопроса: какой глубины снег на Хунгари и скоро ли по ту сторону мы найдем людей и протоптанную нартовую дорогу. Дня два ушло на сбор ездовых
собак и корма для них. Юколу мы собрали понемногу от каждого дома. Наконец, все было упаковано и уложено. Я условился с орочами, что, когда замерзнет река Тумнин, в отряд явится проводник орочей со своей нартой, и мы снимемся с якоря.
Оставалось всего несколько шагов до избушки Никитича, и уже брехнула спавшая у огонька
собака, как Ганна остановилась.
Куренные
собаки проводили сани отчаянным лаем, а смиренный заболотский инок сердито отплюнулся, когда курень
остался назади. Только и народец, эти куренные… Всегда на смех подымут: увязла им костью в горле эта Енафа. А не заехать нельзя, потому сейчас учнут доискиваться, каков человек через курень проехал, да куда, да зачем. Только вот другой дороги в скиты нет… Диви бы мочегане на смех подымали, а то свои же кержаки галятся. Когда это неприятное чувство улеглось, Кирилл обратился к Аграфене...
Собака же, покрутившись раза два или три на одном месте, угрюмо укладывалась у ног его, втыкала свою морду между его сапогами, глубоко вздыхала и, вытянувшись во всю свою длину на полу, тоже
оставалась неподвижною на весь вечер, точно умирала на это время.
— Азорка, Азорка! — тоскливо повторял старик и пошевелил
собаку палкой, но та
оставалась в прежнем положении.
— А ведь Азорка-то был прежде маменькин, — сказала вдруг Нелли, улыбаясь какому-то воспоминанию. — Дедушка очень любил прежде маменьку, и когда мамаша ушла от него, у него и
остался мамашин Азорка. Оттого-то он и любил так Азорку… Мамашу не простил, а когда
собака умерла, так сам умер, — сурово прибавила Нелли, и улыбка исчезла с лица ее.
Такие люди иногда встречаются: живут, служат, работают, женятся, умирают, от их присутствия
остается такое же смутное впечатление, как от пробежавшей мимо
собаки.
Собаки оставались на месте ночлега.
Когда гроб зарыли — люди ушли, а
собака осталась и, сидя на свежей земле, долго молча нюхала могилу. Через несколько дней кто-то убил ее…
— Одно, что
остается, — начал он медленным тоном, — напиши ты баронессе письмо, расскажи ей всю твою ужасную домашнюю жизнь и объясни, что господин этот заигрался теперь до того, что из ненависти к тебе начинает мстить твоим родным и что я сделался первой его жертвой… Заступились бы там за меня… Не только что человека,
собаки, я думаю, не следует оставлять в безответственной власти озлобленного и пристрастного тирана. Где ж тут справедливость и правосудие?..
Что Сверстов так неожиданно приехал, этому никто особенно не удивился: все очень хорошо знали, что он с быстротой борзой
собаки имел обыкновение кидаться ко всем, кого постигло какое-либо несчастье, тем более спешил на несчастье друзей своих; но на этот раз Сверстов имел еще и другое в виду, о чем и сказал Егору Егорычу, как только
остался с ним вдвоем.
И помню, мне даже приятно было думать, как будто хвалясь перед собой своей же мукой, что вот на всем свете только и
осталось теперь для меня одно существо, меня любящее, ко мне привязанное, мой друг, мой единственный друг — моя верная
собака Шарик.
— У нас пословица есть, — сказал он переводчику, — угостила
собака ишака мясом, а ишак
собаку сеном, — оба голодные
остались. — Он улыбнулся. — Всякому народу свой обычай хорош.
— Скупой! Не люблю, — отвечал старик. — Издохнет, всё
останется. Для кого копит? Два дома построил. Сад другой у брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам какая
собака! Из других станиц приезжают к нему бумаги писать. Как напишет, так как раз и выйдет. В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего один мальчишка да девка; замуж отдаст, никого не будет.
Первые минуты дачной свободы даже стесняли нас. Определенный городской хомут
остался там, далеко, а сейчас нужно было делать что-то новое.
Собака, сорвавшаяся с цепи, переживает именно такой нерешительный момент и некоторое время не доверяет собственной свободе.
«Ишь, плешивая
собака, носом чует последние денежки и хочет их вытормошить», — думал Брагин и
остался при своем решении.
Старики бурлаки еще помнили Собаку-барина. Называли даже его фамилию. Но я ее не упомнил, какая-то неяркая. Его имение было на высоком берегу Волги, между Ярославлем и Костромой. Помещик держал псарню и на проходящих мимо имения бурлаков спускал
собак. Его и прозвали Собака-барин, а после него кличка так и
осталась, перемена — Собака-барин!
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне
собак пропасть. Экой народ проклятый! Самим есть нечего, а
собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется в беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка
осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог прочитает! Пожалуй, вылетишь в окно, не хуже Фидлера. Пойду, поброжу по саду, хоть георгины все переломаю, все-таки легче. (Уходит.)
— Ах я, глупый! Ах я, окаянный! — заговорил он, отчаянно болтая головою. — Что я наделал!.. Что я наделал!.. Бить бы меня,
собаку! Палочьем бы меня хорошенько, негодного!.. Батюшка, Глеб Савиныч, — подхватил Аким, простирая неожиданно руки к мальчику, мешаясь и прерываясь на каждом слове, — что ж я… как же?.. Как… как же я без него-то
останусь?.. Батюшка!
Бричка покатила дальше, и чебаны со своими злыми
собаками остались позади. Егорушка нехотя глядел вперед на лиловую даль, и ему уже начинало казаться, что мельница, машущая крыльями, приближается. Она становилась все больше и больше, совсем выросла, и уж можно было отчетливо разглядеть ее два крыла. Одно крыло было старое, заплатанное, другое только недавно сделано из нового дерева и лоснилось на солнце.
— Ну, — говорит ему Опанас, — ступай теперь и не показывай виду, пуще всего перед Богданом. Неумный ты человек, а эта панская
собака хитра. Смотри же: панской горелки много не пей, а если отправит тебя с доезжачими на болото, а сам захочет
остаться, веди доезжачих до старого дуба и покажи им объездную дорогу, а сам, скажи, прямиком пойдешь по лесу… Да поскорее сюда возвращайся.
Мы вышли молча. Силантий
остался на крыльце, почесываясь лопатками и позевывая. Давешняя
собака показалась опять из-за угла, присела задом и тихо завыла.
— Саша!
Останься. Я тебе говорю. Все вздор! Ничего нет. Я обманул тебя, Саша! Меня следует убить. У-у-у,
собака!
«Приезжай, милый дедушка, — продолжал Ванька, — Христом-Богом тебя молю, возьми меня отседа. Пожалей ты меня, сироту несчастную, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, все плачу. А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже
собаки всякой… А еще кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру, а гармонию мою никому не отдавай.
Остаюсь твой внук Иван Жуков, милый дедушка, приезжай».
Перейры более не брали меня к себе на каникулы; и,
оставаясь один в громадной пустой школе и пустом для меня городе, я слонялся бесцельно целый день, напоминая более всего
собаку, потерявшую хозяина.
Воздерживаюсь от передачи жестоких выходок забалованного самодура. О них может дать некоторое понятие его отношение в минуты раздражения к собственной семье. Находя пирожки к супу или жаркое неудачным, он растворял в столовой окно и выбрасывал все блюдо борзым
собакам, причем не только жена и дети, но и мать Вера Алекс,
оставались голодными.
Тут я вспомнил все… холодные коридоры… пустые, масляной краской выкрашенные стены… и я ползу, как
собака с перебитой ногой… чего-то жду… Чего? Горячей ванны?.. Укольчика в 0,005 морфия? Дозы, от которой, правда, не умирают… но только… а вся тоска
остается, лежит бременем, как и лежала… Пустые ночи, рубашку, которую я изорвал на себе, умоляя, чтобы меня выпустили?..
До обеда
оставалось еще часа три; я тотчас схватил ружье, ягдташ и вместе с Прокофием и легавой
собакой побежал в Еськовскую рощу.
Так-таки совсем и разорил его, довел дотолева, что не
осталось у него в доме ни полщепочки, живет как бы день к вечеру, и голодную
собаку нечем стало из-под лавки выманить…
— Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека
осталось бы так же мало, как после его
собаки.
Краснова. Чему ж мне радоваться-то? Вам, что ли? Может быть, я и радовалась бы, кабы была свободна. Вы те поймите: из-за вас я с мужем поссорилась; вы-то уедете не нынче-завтра, а мне с ним
оставаться. Вы только хуже сделали, что приехали: до вас-то он мне не так дурен казался. Да и он вдруг совсем переменился. Пока вас не видал, так всякую мою прихоть исполнял, как
собака руки лизал; а теперь начал косо поглядывать да и покрикивать. Каково же мне будет всю жизнь с постылым горе мыкать! (Плачет.)
— Кóстюшку знаю… Да его, варвара, почитай, всякая
собака знает… Купца тоже ранее примечал… А вот того, который
остался, не видал будто… Видишь ты, понадеялся на Кóстюшку,
остался. Да нет, Кóстюшка, брат, не того десятка… Завсегда убегет в первую голову… А этот смелый…